«Я - случайный прохожий, и тема смерти мне как была, так и осталась неинтересной. Я блуждаю, прокрастинируя нечто важное, каких-то сил мне недостаёт, чтобы его осуществить. И, тем не менее, я здесь, довольный полученными знаниями. Это не пренебрежительное отношение, если я говорю, что тема смерти мне неинтересна, напротив, это подчёркивает ценность этого курса, в моём контексте. Будет справедливо сказать, что интеллектуальная харизма Владимира Владимировича способна удерживать внимание даже самого, изначально безразличного к центральной теме, слушателя. "Овнутрённость" как интеграция в своё "я" оживляет знания: происходит вдохновение субъектности в информацию, которая, в иных обстоятельствах, объект. Так ожили и заговорили со мной, как субъект, темы, затронутые в этом курсе. Какие-то из них были мне полезны, было бы пошло сказать, для общего развития - полезны, чтобы быть человеком. Что-то я переобдумал насчёт собственной жизни, что-то этот курс помог мне актуализировать или пробудить. Однако это не всё. Были затронуты и темы, для моего поиска, центральные. В первую очередь философские границы бытия и категория ничто.

Сосредотачиваюсь на себе потому, что хочу больше овнутрить и забрать, а забрать значит притянуть себе, кооптировать в свою картину мира, заставить ходить эти знания по моим кругам. Повторюсь, мне неинтересна смерть, но хочется определить границы нечто не только метафизически, но, естественно-научно и математически. Здесь идея Янкелевича о смерти, как абсолютно непреодолимой преграде актуализирует суждение о ничто как преграде, не имеющей размерности в себе, но имеющей вполне исчислимые параметры, когда оно соприкасается с наполнением бытия. Также бесценным, в этом ключе, я нахожу Трактат о небытии Чанышева. Изматывающе исчерпывающие рассуждения Логико-философского трактата Витгенштейна тоже дисциплинируют ум, предуготовляя к следующему шагу.

Однако хотя Лукреций Кар, в своей поэме "О природе вещей", прямо сказал о том, что тела, в отсутствии сопротивления среды и иных воздействий, движутся с постоянной скоростью, это оставалось бесполезной смелой догадкой, без малого, два тысячелетия, пока Ньютон это не открыл с доказательствами. Некоторые учёные склонны отдавать первенство Пуанкаре, в открытии теории относительности, но он только подготовил философскую почву для неё, предвосхитив идеями, но не создав сам инструмент, который соорудил, в последствии, Эйнштейн. И, тут философия важна, но недостаточна. Хотя, есть категории, до которых иначе, как философией не дотянуться. Так или иначе, философское осмысление "поверхностей" соприкосновения нечто с ничто, как и в случае горизонтов событий из теоретической физики, я думаю, является одной из главных отправных точек к пониманию категории времени и бытия в нём.

Будучи нахальным редукционистом, в неполном смысле, в силу принятия идеи эмерджентности, питающим надежду на объяснение всех объяснений. Надежду на то, что можно найти простейший из возможных (не значит наивный) узел объяснимости, применимый к началу любого бытия во времени. Мне не чужд и поиск места человеку как человечеству и человеку как личности, в любого размера вселенной. А, это ведёт к вопросам морали и нравственности. Конечно, и вне этой темы, я не могу не касаться этих вопросов, хотя, часто делаю усилие, чтобы их не касаться, дабы не портить отношение к себе других людей, без рациональных на то оснований. Тема смерти позволяет перевести эти вопросы из категории оценочных суждений в экзистенциальную категорию, и в категорию неотвратимо реального. Этот курс, как и прочая деятельность Владимира Владимировича, очень существенно задевают и этот нерв.

Для человека, пришедшего на курс не за темой смерти, получается, находок и приобретений, наверное, не меньше чем для интересующегося. Тема раскрытия этической и нравственной составляющей, через актуализацию её посредством осознания хрупкости и конечности человеческого существа, заслуживает особого внимания»